Василий Иванович затушил горелку и удовлетворенно оглядел приваренные к дверце петли. «Ну вот, сейчас повешу замок, и все будет чики-чики — ни одна собака теперь не узнает про эту хитрую нишу». Потом достал из сумки бумажный пакет, аккуратно его развернул и с легкой грустью посмотрел на фарфоровую статуэтку…
Ровно три недели прошло с того памятного дня, когда Бойко познакомился с Барабашем. Ну, не то чтобы познакомился, скорее, узнал, что есть на свете парень по имени Коля. Или был на свете такой парень. Словом, черт его знает, как правильно обозвать, но на общение и обмен посылками это никак не влияло. Сначала Василий хотел найти Николая в двухтысячных, но тот быстро его отговорил — мало ли что, вдруг помер уже или еще какие-нибудь «неприятности» — лучше уж не знать наверняка. К тому же обоих посещала шальная мысль о том, что живут они все же не в разных временах, а в разных мирах, хотя и очень похожих, и миры эти случайно соприкоснулись.
Бойко никогда не общался в сети, за компьютером не сидел, и даже слово Интернет представляло для него всего лишь набор звуков. Но здесь, в подвале старого институтского здания, все было так, как нужно — берешь какой-нибудь предмет, кладешь его в нишу старого пожарного шкафа и бац, он в том же месте, но ровно на тридцать лет раньше. А потом получаешь ответ, только уже оттуда, из 82-го. Просто отправляешь — просто получаешь. И не нужны ни компьютеры, ни программы, ни другие непонятные глупости. Никаких чудес, все по настоящему, как и бывает в жизни.
О своем житье-бытье Василий отписал Николаю еще в первый день их «знакомства», получив в ответ похожий вариант «автобиографии». Сочинять пространные опусы мужики не умели и не желали. В школе по русскому языку и литературе оба имели твердый трояк. Поэтому процесс общения состоял из коротких записок и разнообразных подарков, пересылаемых через «волшебную нишу».
Первыми предметами, сознательно отправленными в прошлое, были пять компакт-дисков с русским шансоном и «афганскими» песнями с рекомендацией «на послушать». И только после недоуменного вопроса сантехника из восьмидесятых «что это за фигня?» бригадир из двухтысячных сообразил, что сморозил глупость, и заменил диски обычными магнитофонными кассетами. Правда, и дискам Николай нашел применение, по совету своего нового приятеля сплавив их двоюродному брату-водиле. После чего лобовое стекло убитого ГАЗона брательника украсила лента поблескивающих кругляшей. В полном соответствии с будущими традициями, вызывая законную зависть коллег. А хрипловатый голос в кассетнике, поющий про «владимирский централ, ветер северный», вышибал из дружбанов родственника скупую мужскую слезу и служил причиной многозначительного похмыкивания знакомых дам.
Кубик Рубика, переданный по каналу межвременной связи и послуживший подарком николаеву племяннику, вызвал у последнего столь бурный восторг, что даже Лида, сестра Николая, не стала возражать, когда ее муж и брат уединились на кухне с портвейном, дабы вдумчиво и достойно обмыть новомодную головоломку.
Неподдельную радость доставили Барабашу дешевый китайский тестер с цифровым экраном, купленный Василием на строительном рынке, несколько наборов прокладок (конечно, не тех, что в рекламе, а тех, какими пользуются сантехники всех времен и народов), а также коробка зефира в шоколаде и упаковка «Сникерсов».
В ответ Николай трижды угостил Бойко овощными дарами со своего подмосковного огорода и астраханской воблой и подробно разъяснил, как правильно обустроить дымоход в деревенской печи.
Однако были и еще кое-какие подарки от контрагента из прошлого, подарки, что неожиданно вызвали у Василия подзабытое чувство стыда и капающей на мозги совести. Сам он отправлял в восьмидесятые ширпотреб, недорогой и привычный, не заставляющий его особо напрягаться ни в смысле денег, ни в смысле усилий, ни тем более мук творчества. А вот то, чем отдаривался друг Николай, было действительно уникальным. Фигурка взлетающего лебедя, сработанная из нержавейки и скрепленная медными проволочками, и кубок из зеленоватого камня, украшенный маленькими гранитными вишенками, казались Василию настоящими произведениями искусства. Подобные вещи он встречал в дорогих магазинах, и стоили они достаточно много. Впрочем, дело было не только в цене. И лебедя, и кубок Николай сделал сам, уверяя, что смог бы слепить их не один раз и что приятели его тоже, бывало, мастерили подобное. Василий Иванович никак не мог понять и принять тот факт, что тридцать лет назад обыкновенные работяги могли позволить себе создавать что-нибудь для души, а не для продажи, и при этом совершенно не тяготились расставанием с результатами собственного труда — ведь это были просто подарки.
А третьего дня перед окончанием вахты произошел еще один случай. Желая продемонстрировать приятелю, каким инструментом работают в 2012-м, Василий без задней мысли запихнул в нишу нерабочий и давно списанный бошевский перфоратор. Каково же было удивление бригадира, когда означенный прибор вернулся назад отчищенный, отмытый до блеска и, главное, абсолютно исправный. К перфоратору была приложена записка «заграничная штука, дорогая небось, ничего, у нас любая зараза заработает». Сгорая от стыда, Иваныч вернул отремонтированный инструмент в нишу, добавив к нему три комплекта победитовых свёрл и твердо решив для себя: «Так больше нельзя».
…Сжимая в руке фарфоровую статуэтку, Бойко стоял перед «волшебным» шкафом и вспоминал. Статуэтка досталась Василию от отца, а тому от деда. Их дальний предок работал когда-то на фарфоровом заводе и однажды был пожалован красивой игрушкой одним из хозяев этого предприятия. Вообще говоря, фигурку крестьянки с коромыслом предок сам и смастерил, но обжигали и раскрашивали ее другие, да и делалась она, одна из многих, по заказу какого-то графа или князя. Довольный вельможа лично потом выбрал из коллекции несколько предметов и наказал наградить ими лучших мастеров в довесок к солидной денежной премии. Статуэтка хранилась в семье многие годы. В детстве маленький Вася часто рассматривал ее сквозь стекло серванта — в руки ее брать не разрешалось. Десять лет назад, незадолго до смерти, отец предупредил Василия, чтобы тот не смел ее никому продавать, ну разве что подарить при случае какому-нибудь хорошему человеку. И вот теперь Василий Иванович отчетливо понял: случай настал. В последний раз посмотрел он на фарфоровую девушку с коромыслом и, тяжко вздохнув, бережно поставил ее на кирпичную полку. Фигурка исчезла, и в тот же момент в шкафу появился другой предмет.
Николаю Серафимовичу было стыдно. Ему было стыдно за себя и за всех своих друзей и знакомых. Вещи, которые он получал из будущего от своего нового приятеля, были не из дешевых.
Кубик Рубика спекулянты продавали на Тишинке не меньше, чем за червонец, а странные шоколадные батончики по слухам приобретались только в «Березке» за чеки или валюту. Коробку зефира в красочной упаковке и шоколадки с закрашенными черной тушью компрометирующими надписями он презентовал сестре Лиде, чем заслужил ее полное одобрение «Наконец-то ты, Колька, за ум взялся. Вон, даже пить надумал бросать. Глядишь, скоро совсем человеком станешь». С выпивкой Николай действительно решил завязать — уж больно задело его то, что друг Василий — трезвенник, каких поискать. Правда, сестриному мужу Ивану это не слишком понравилось, ведь теперь ему от жены покоя не будет — запилит насмерть, приводя в пример брата. Ну да бог с ним, с Иваном, перетерпит как-нибудь, не впервой.
Электронный авометр, красивый и поразительно легкий, удивлял Барабаша своей простотой и функциональностью. Даже начальник смены бросал на тестер плотоядные взгляды и однажды поинтересовался, не хочет ли сантехник поделиться тайным знанием, где можно достать такие приборы. Николаю пришлось тогда наврать с три короба про родственников из Новосибирска и опытные образцы новой техники. А ведь стоить такой инструмент мог далеко за сотню.